- Такие вещи даром не проходят, - снова заговорила миссис Ибрайт. - Это позор для меня и для моей семьи, и, когда это узнается, нам будет очень несладко. Как она завтра посмотрит в глаза своим подругам? Вы причинили нам большое зло, мне нелегко будет это простить. Это даже может повредить ее репутации.

- Чепуха, - сказал Уайлдив.

Пока они спорили, Томазин переводила глаза то на одного, то на другого. Теперь она сказала умоляюще:

- Тетя, позвольте мне пять минут поговорить с Дэймоном наедине. Ты согласен, Дэймон?

- Конечно, милочка, - сказал он, - если твоя тетя нас извинит. - Он провел ее в заднюю комнатушку, оставив миссис Ибрайт у камина.

Как только дверь затворилась, Томазин сказала, обратив к нему бледное, заплаканное лицо:

- Дэймон, у меня сердце разрывается! Я совсем не хотела так расставаться с тобой в Эиглбери - в гневе, с недобрыми словами, но я напугалась и сама не знала, что говорю. Я всеми силами старалась не показывать тете, как я сегодня намучилась - а ведь так трудно следить за своим лицом и голосом и улыбаться, как будто для меня это все пустяки, - но я старалась, а то она бы еще сильнее разгневалась. Я-то знаю, что ты не виноват, что бы там ни говорили.

- Она очень нелюбезна.

- Да, - пролепетала Томазин, - а теперь ты, может быть, и про меня это думаешь... Дэймон, что будет со мной?

- С тобой?

- Да. Те, кто тебя не любит, такое про тебя нашептывают, что и я минутами сомневаюсь... Мы ведь все-таки поженимся, да?

- Конечно. Надо только в понедельник поехать в Бедмут, и нас тотчас же обвенчают.

- Так поедем, ради бога!.. Ах, Дэймон, что я говорю... До чего ты меня довел! - Она закрыла лицо платочком. - Подумай, я сама прошу, чтобы ты на мне женился. А ведь по-настоящему это ты должен бы стоять передо мной на коленях и умолять меня, твою жестокую возлюбленную, не отвергать тебя, не разбивать тебе сердце... Мне часто мечталось что-то в этом роде - такое красивое и радостное, а как получилось непохоже!

- Да. Действительность никогда не бывает на это похожа.

- Мне-то, в конце концов, все равно, даже если мы и совсем не женимся, - добавила она с некоторым достоинством. - Да. Я и без тебя проживу. Но я беспокоюсь о тете. Она такая гордая, так дорожит честью семьи, она не вынесет, если все это огласится раньше... раньше, чем будет исправлено. И мой двоюродный брат Клайм - он тоже будет жестоко обижен.

- Значит, он очень неразумный человек. Правду сказать, вы все довольно-таки неразумная публика.

Щеки Томазин вспыхнули - и то не был румянец любви. Но каким бы мимолетным чувством ни была вызвана эта вспышка, она тут же угасла, и Томазин смиренно сказала:

- Я всегда стараюсь быть разумной, насколько могу. Меня только тревожит, что ты как будто получил наконец какую-то власть над тетей.

- По справедливости так и быть должно, - ответил Уайлдив. - Вспомни, чего я только но натерпелся, пока она не дала согласия. Взять хоть ее выходку в церкви - ведь это кровная обида для мужчины, когда девушке публично запрещают вступать с ним в брак! И двойная обида, если он, как я, слишком уж чувствителен и подвержен унынию и мрачным мыслям и еще невесть какой чертовщине. Этого я ей никогда не забуду. Был бы на моем месте другой человек - пожестче характером, - он бы, пожалуй, обрадовался случаю расквитаться с твоею теткой - взял бы вот сейчас да и оставил все, как есть!

Он говорил, а она задумчиво смотрела на него полными грусти глазами, и весь ее вид показывал, что не один только человек в этой комнате мог бы пожаловаться на излишек чувствительности. Он заметил это и как будто смутился.

- Ну, это я так, к слову, - поспешил он добавить. - Разве я могу порвать с тобой, Тамзи, милочка, я бы этого не перенес!

- Ну конечно! - воскликнула девушка, светлея. - Ты не выносишь, когда кого-нибудь мучают, даже насекомое, даже неприятных звуков не выносишь, даже дурных запахов, ты не мог бы долго причинять боль мне и моим близким!

- И не буду, поскольку от меня зависит.

- Дай мне руку на этом, Дэймон.

Он небрежно протянул ей руку.

- Черт! Это еще что? - вдруг воскликнул он.

До их слуха в этот миг донеслось многоголосное и не слишком стройное пенье - пели где-то близко, должно быть, перед домом. Два голоса особенно выделялись в силу своей необычности - очень низкий густой бас и хриплый дрожащий фальцет. Томазин узнала в этих певцах Тимоти Фейруэя и дедушку Кентла.

- Боже мой, что это? - сказала она, испуганно глядя на Уайлдива. Неужели это они нам кошачий концерт устроили?..

- Да нет! Поздравлять пришли... Вот еще не было печали! Он в раздражении заходил по комнате. А снаружи весело пели:

Сказал он: "Я счастлив, когда ты со мной.

Ответь, ты согласна ли быть мне женой?"

И вот уже слышен веселый трезвон,

И в церковь с невестой торопится Джон.

А после ее целовал, миловал,

"Нет лучше на свете, чем ты", - он сказал.

В комнату ворвалась миссис Ибрайт.

- Томазин, Томазин! - вскричала она, с негодованием глядя на Уайлдива. - Какой позор! Надо скорей уходить. Бежим!

Но путь через коридор был отрезан. В дверь соседней комнаты уже громко стучали. Уаплдив, подошедший было к окну, вернулся.

- Стойте! - повелительно сказал он, кладя руку на плечо миссис Ибрайт. - Мы в осаде. Их там полсотни, когда не больше. Вы с Томазин оставайтесь здесь, а я пойду их встречу. Придется вам, хотя бы ради меня, подождать, пока они уйдут, чтоб казалось, что все в порядке. Ну, Тамзи, милочка, не устраивай сцен! Ты, я думаю, сама понимаешь, что после этого мы хочешь не хочешь, а должны жениться. Сидите спокойно, вот и все, поменьше разговаривайте. А уж я с ними управлюсь. Ах, дураки проклятые!

Он усадил взволнованную девушку в кресло, прошел в переднюю комнату и распахнул дверь.

Тотчас из коридора ступил на порог дедушка Кентл, продолжая петь во весь голос, сообща с теми, кто еще стоял перед домом.

Он вошел, рассеянно кивнул Уайлдиву - рот у него был разинут, лицо сморщено от усилий вывести финальную ноту - и, дотянув ее до конца, сказал с чувством:

- Привет новобрачным, и да благословит вас бог!

- Спасибо, - сухо ответил мрачный как туча У аил див.

По пятам за дедушкой вошли остальные - Фейруэй, Христиан, торфяник Сэм, Хемфри и еще с десяток других. Все улыбались Уайлдиву, а также его столам и стульям, распространяя на них свое доброжелательство к хозяину.

- Эге, миссис Ибрайт раньше нас поспела, - сказал Фейруэй, разглядев ее шляпу сквозь стеклянную перегородку, отделявшую зальцу, куда они все вошли, от задней комнаты, где сидели женщины. - Мы-то, мистер Уайлдив, прямиком пошли, а она по кружной тропке.

- А я и молодой женушки головку вижу, - подхватил дедушка Кентл, поглядев в том же направлении и узнав Томазин, сидевшую рядом с теткой в натянутой и неловкой позе. - Не обыкла еще на новом месте - ну ничего, времени впереди много!

Уайлдив ничего не ответил и, видимо сообразив, что чем раньше приступить к угощенью, тем скорее они уйдут, достал глиняную бутыль, отчего все тотчас повеселели.

- А, вот это, наверно, питье так питье, первый сорт, сразу видно, - с растяжкой вымолвил дедушка Кентл как человек слишком благовоспитанный, чтобы выказывать нетерпение.

- Да, - отвечал Уайлдив. - Это старый мед. Надеюсь, вам понравится.

- Еще бы! - откликнулись гости с той радостной готовностью, которая появляется, когда требования вежливости совпадают с велением сердца. - Лучше старого меда на свете ничего нет.

- А, побей меня бог, конечно, нету, - подтвердил дедушка Кентл. - Одно в нем неладно - больно уж хмельной, нескоро прочухаешься. Ну да завтра воскресенье.

- Я раз выпил, - сказал Христиан, - так такой стал молодец, как солдат бравый!

- И теперь такой же будешь, - снисходительно заметил Уайлдив. - Как, джентльмены, в чарки вам наливать или в стаканы?